- 15 февраля в России отмечается День памяти воинов-интернационалистов. Дата приурочена к выводу советских войск из Афганистана 15 февраля 1989 года. Это событие ознаменовало для Советского Союза окончание Афганской войны, которая продлилась девять лет и унесла жизни более пятнадцати тысяч советских граждан. В 2010 году «День памяти воинов-интернационалистов» приобрел официальный статус. Многие историки и аналитики называют войну в Афганистане самым жестоким и кровопролитным полем боя, развернутым после Великой Отечественной войны. В День памяти о россиянах, исполнявших служебный долг за пределами Отечества, мы вспоминаем не только ветеранов войны в Афганистане, но и соотечественников, принимавших участие в более чем тридцати вооруженных конфликтах за пределами страны. Кроме того, в этот день чествуют ветеранов, проходивших службу в этих горячих точках. Даже не являясь непосредственными участниками боевых столкновений, они ежедневно рисковали жизнью, осуществляя доставку стратегически важных грузов и охраняя границы.
- В армию меня призвали в мае 1983 года. По распределению я попал в Азербайджан, город Пришиб. Там меня отобрали в учебку, в школу сержантского состава младших командиров. Там я пробыл шесть месяцев. Я был командиром автомобильного отделения, младшим сержантом. Затем по окончании школы нас направили на Афганскую границу в Пяндж, ВЧ-2066. Там я стал командиром автотранспортного отделения взвода подвоза (снабжения). На глубине 20-30 километров от границы в Афганистане были наши точки пограничные. Они были как второй кордон, чтобы моджахеды, духи не подходили близко к границе. Потому что были бандитские нападения на заставы. Наша рота, взвод подвоза снабжал эти точки всем, что нужно: бревна для дров, уголь, продовольствие, боеприпасы. У нас нашего отряда было пять точек: Шерхан, Тиман-Сахиб, Талукан, Архаджа, Нанабат.
- Каково было там ездить?
- Когда поехал первый раз, конечно, было немножко и страшновато, и непонятно, как что будет. У нас тогда еще были 131-ые ЗИЛы. Еще «Уралов» не было. Приехали мы на Нижний Пяндж. Там есть город Пяндж, а есть село Нижний Пяндж, и там переправа. Там с нашей стороны были понтоны на паром такие мощные, хорошие. Машины загоняли на этот паром, два катера прицепляли и за два раза нас перетягивали на ту сторону. Первая точка — Шерхан. А там на той стороне были просто сваренные из железной арматуры трапы для машин, чтобы съезжать. Амударья текучая же река, и река Пяндж, от которой она начинается, тоже бурлит, поток большой. Бывало, машины уходили под воду. Немножко ошибся – и съехал в сторону. На точке Шерхан мы поужинали, иам дали команду раньше ложиться спать, чтобы рано встать и за день управиться. Потому что разведка противника докладывала быстро. Там у них и дети докладывали, «душманская почта» была, сразу по линии передавали, что колонна прошла. Мы выехали часа в четыре утра. На Нанабат поехали мимо сопок. Поехали с командиром капитаном Слабоденко. Мы были третьими в колонне. И старшина Змеевской тоже ездил, когда надо было сопровождать. Мне предупреждали, что если пыль встанет в ущелье между сопками, в балке, не видно ничего. Сказали, никогда не тормозите, едьте на малых оборотах. Потому что сзади БМП, они вас сразу протаранят, если остановитесь. Так и получилось, что пыль стояла клубом. Но ничего, потихоньку проехали.
- Обошлось без происшествий?
- Нет. На мине подорвался Леша Емец, одногодка мой, когда ехали еще на точку. Колонна отстала. Мы когда подъехали к Нанабаду, думали, что такое. Стояли ждали. Потом уже когда догнала колонна нас, узнали, что он наехал на мину, вырвало средний мост, а его самого контузило. Ехать дальше нельзя. БТР подцепил его на жесткую сцепку. Не бросали машину. И притянули туда Нанабад. Там командир все сфотографировал в доказательство, что взорвана машина. И дал команду: быстро, кому что нужно, разобрать. Кому бензонасос, кому что из запчастей надо. Мы разбирали эту машину, пока шла разгрузка, а потом сразу назад выехали. Командир сказал двигаться след след, никуда не сворачивать, потому что, возможно, местные сейчас еще напихают мин по ходу этого движения. Было очень страшно. Думал, встретят ли нас духи обстрелом или на мине подорвемся. Обошлось.
- Каждый раз так было?
- И тяжелые были рейды. Спасала нас техника. В районе границы были обстрелы, но мало. Когда начинался обстрел, техника выходила сбоку и принимала удар на себя. А мы так дальше продвигались. И еще дополнительно колонну, чтобы она прошла спокойно, поддерживала авиация — «вертушки», самолеты. Этот груз – он очень нужен был там.
- Как складывалось общение с товарищами по службе?
- Ребята были все плечо в плечо, друг за друга. Была, конечно, и дедовщина. Но это были те времена. Сейчас-то ее нет. А так… Земляков ростовских у меня не было почти. Вот я сейчас только сейчас одного земляка нашел. Наш, отсюда, из города Морозовска, поехал в Калач-на-Дону, и там мне нашел моего сослуживца, из моего отряда. Он сам с ДШМ (они вылетали на операции). И вот он нашел мне из моего же отряда Сергея. Сейчас мы с ним переписываемся, он ко мне в гости приезжал. Пообщались так хорошо. Сейчас мы с ним как братья. Он как приехал, говорит: «Привет, Пяндж!». Я тоже отвечаю: «Привет, Пяндж!». Хочу к нему теперь в гости съездить в Калач.
А в отряде еще был один, Коля Сорока, из Ростова. Он на складе ПФС работал, там где продовольствие. Это единственный, кто из нашей области был. А так много украинцев было и из Астрахани ребят. - Бытовые сложности бывали на службе?
- Я когда был в нашем Средне-Азиатском пограничном округе в термезским отряде, попил там водички. Там привозная вода такая… Сразу желудок скрутило. А вот в Хароге были, в Памирских горах, там такая красота была. Мы там забирали пополнение в наш отряд. Марш-бросок бежали. Остановились передохнуть, а там с гор течет ручей, специально сделан для путников, для водителей, плиткой обложен, как будто бассейн небольшой. Такая вода была, я такую никогда не пил. Вот говорят «голубая вода». Я еще не верил, как это возможно. А тут и правда голубая вода была. На солнце сверкала. Такая холодная, вкусная, ее не напьешься. А вот в Термезе нам досталось… Мы там недолго, правда были, но это прям кошмар.
Потом еще в Памирских горах на отряд картошку заготавливали. Там один таджик жил, дед, ему девяносто лет было. Выращивал картофель и продавал его на низине. Вот он жил отшельником в горах. У него ни света, ничего там не было, только хижина из самана. И молодая жена, лет наверное восемнадцать-двадцать. Мы очень удивились. С нами Азиз был, тоже таджик, с нами служил, он нам все у этого деда выспрашивал, переводил. Дед говорит: «У нас такой закон. Я пошел, спустился с гор в кишлак, купил ее. Она теперь моя». И она там бегает, плов нам поставила, раскидала лепешки и ушла, больше мы ее не видели. Мы сели на полу. Стола нет, а так, расстеленное одеяло ватное и коверчик. Дед нам вино свое домашнее поставил, понемножку пригубили. Мы долго удивлялись, девчонка себя обрекла жить вот так в таких условиях, в горах, далеко от людей. Может, конечно, он ее к родственникам отпускал в гости, но все же… - Каким был дембель?
- Дембель немножко задержался. Новобранцев-то вовремя присылали. Но их еще на Халкояре на учебном полигоне обучали тоже месяца четыре-пять. И вот поэтому мы переслуживали, ждали. Там и гранатометчики, и водители, и БТРщики обучались. А когда они уже в отряд прибыли, тогда нас демобилизовали. От звонка до звонка служили. Ни разу не в отпуске не были. Ехал на поезде с ребятами до Волгограда. Как вот заехали в наш город Гурьев, там девчата ходят, мини-юбочки… И думаешь: «Вот где наша Россия!». А там только духтара в штанах и парандже. И то, бывало, едем с колонной, а она с нами заигрывает, кричит: «Солдат!». Остановишься, а она убегает во двор к себе. Никого не видели, никого не слышали. А когда в Россию заехали, это вообще было непередаваемое ощущение. Хотелось землю целовать свою. И все.
Снега бывает мало там. Я помню этот один Новый год, 1984-й. Мы на Халкояре из палаток вышли на улицу ночью, в двенадцать часов. Нас поздравили, и всем отбой. Смотрю, снег такой пушистый нападал прям хорошо, сантиметров десять. Думаю, вот будет снега. Утром проснулись — слякоть, ничего нет. Редко-редко снег видели. - Трудно потом было адаптироваться к мирной жизни?
- Конечно. Два года ничего не видеть, одни кишлаки да валы. Только с ребятами общались. А дома… Я сразу матери заказал борща. Говорю: «Мама, хочу борща, да с домашней сметаной! Уточку хочу!». Присылали, конечно, родители посылки. Но там же жарко у нас было, отправляли то, что не испортится.
По-началу было трудно, но постепенно привыкал к гражданской жизни. Постепенно стало отходить все. Работа, общение… И пошло крутиться, вертеться. Иногда только, бывает, вспоминаю…
Работают по воле судьбы и зову сердца уже долгие годы
Участники первичного отделения Всероссийского движения
Мечтал быть поваром на судне, а стал инженером-энергетиком.