Ее детство оборвалось в один миг с разрывами бомб и автоматными очередями. Антонина Тельнова, которой в 1941 году было всего четыре года, хранит в памяти самые страшные и трагические моменты жизни своей семьи в оккупированном фашистами хуторе Грузинов под Морозовском. Ее рассказ — это живая история о войне, увиденная глазами ребенка.
Счастливая жизнь до войны
В конце тридцатых и начале сороковых годов жизнь в Советском Союзе была хорошей. Особенно в колхозах: домашний скот, фермы, поля и плантации процветали. Семья Тельновых из хутора Грузинов не была исключением. Куприян и Ирина, их дети Люба, Тоня и Саша, а также бабушка Алена жили в достатке.
Куприян Артемович председательствовал в сельском совете, а его жена руководила детской площадкой (так тогда называли детский сад). Семья Тельновых была обеспеченной: они хорошо питались, одевались и держали домашний скот. В 1940 году Куприяна Артемовича назначили председателем колхоза. Но 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война и жизнь семьи перевернулась.
Проводы на фронт
— Отец собрал урожай, раздал народу — колхозникам по трудодням, и осенью, в начале октября, он ушел на фронт. Провожали батьку всем селом. На вокзале, народу было не пропихнуться. Вот уходил он один с колхоза или нет, я не помню, мне тогда было всего 4 года, помню только образ отца — в любимых брюках галифе, в сапогах хромовых тонких. Отец посадил нас на подоконник на вокзале, и мы смотрели через стекло как он уходит, — вспоминает Антонина Куприяновна.
Пока мужчина воевал за Родину, семья Тельновых жила скромно, но достойно. Все односельчане уважали их и поддерживали. Однако Ирина Моисеевна решила перестраховаться: она уничтожила все документы, включая детские, чтобы спастись и выжить.
Жизнь под оккупацией
Летом 1942 года фронт приблизился к Морозовску. Начались налеты на элеватор, где хранились запасы для всего района.
— Самолеты бомбили элеватор, а там было все: и зерно, и сахар, и повидло, и крупы, — с волнением вспоминает женщина. — А через несколько дней появились немцы на мотоциклах. Мы раньше даже мотоциклов не видели. „Чтюх… чтюх…“, — раздавалось от них.
Все колхозники, включая детей и стариков, отправились на фермы. Там люди снимали одежду, укрывали детей и ложились спать.Но были и те, кто не покидал свои избы и оставался. Одной из таких и была бабушка Тони — Алена.
— Дни тянулись, а есть хотелось все больше. Немцы-офицерье расселились по домам, и наш дом тоже оказался занят. Шурка, младший брат, которому было два года, постоянно кричал, потому что был голоден. Мама сказала: «Бегите, девчонки, к бабушке, может, она передаст что-нибудь поесть». Бабушка умудрялась передавать нам еду. А потом мама вернулась домой с нами, и мы все снова оказались в нашем доме. Немцы спали в зале, а мы — в других комнатах, — сидя на табурете у печки, продолжала свой рассказ Антонина Куприяновна.
Ирина Моисеевна, мама Тони, была красивой, стройной и высокой женщиной. Она не терпела косых взглядов незнакомцев и, собрав вещи — подушки, перины, одеяла, — вместе с детьми ушла жить в погреб. А бабушка Алена осталась в доме с немцами, чтобы готовить им еду и ухаживать за ними.
— «Бабушка, испеки нам пирожков», — просили немцы. Бабушка напекла и понесла им: «Ешьте, да хоть бы подавились. Наши где-то голодают, а вы тут жируете, — говорила она без страха. Немцы смеялись в ответ: «Хо — ро — шо, хо — ро — шо», — вспоминает женщина, улыбаясь.
Немцы замечали, что бабушка угощает внуков, но ничего не говорили на это.
Животных и скот они не уничтожили, а наоборот, приходили со свежей рыбой и обменивали ее на «Курка, молоко».
— Мы хотели их кормить? Конечно, нет, было страшно. У них ведь было оружие, — говорит Антонина.
Гибель бабушки Алены
Немцы отступили к Морозовску, оставив своих людей в окрестностях. Во время разведки через хутор Общий наши бойцы уничтожили семерых врагов. Разведчики были одеты в полушубки, так как стояла зима и было холодно. За ними следовала машина с продовольствием. Местные жители, выбежав из домов, приветствовали их.
— «Загоните машину во двор, у нас большой сад и огород. А то посмотрите, на бугре пушки стоят», — говорила бабушка Алена. В машине были приготовленные горячие макароны, которые раздали жителям хутора. Мы давно не ели ничего горячего. Накормили. Наелись. Весело, — вспоминает женщина со слезами на глазах.
Но радость длилась недолго. Фашисты снова вошли в колхозы и начали расстреливать всех, кто оказывался на улицах, мстя за своих погибших сослуживцев. Те, кто мог, прятались в погребах и других укромных местах. Ирина, семилетняя Люба, пятилетняя Тоня и трехлетний Шурка укрылись в кирпичном сарае соседей.
— Людей было много, тесно и душно. Дети кричали: кто в туалет хотел, кто от страха. А на улице шел бой, самолеты летали, — Антонина Куприяновна замолчала, а потом продолжила: — Бабушка с четырьмя соседями была в другом сарае. Вдруг резко открылась дверь, и вошли трое. Я называю их немцами, хотя это могли быть румыны или поляки. С ними был один наш, он говорил по-русски. Он крикнул по-русски: „Выходите!“ — и все бросились врассыпную.
Мать с тремя детьми бросилась к соседской кухне, а в небе гудели самолеты, оставлявшие за собой огненные следы и сеявшие смерть.
— И тут самолет пролетел, сбросил бомбу. От взрывной волны сестру подкинуло вверх, и она упала в снег, — рассказывает женщина. — Но все остались живы. Нас было четверо. А вот бабушку убило этой бомбой на пороге нашего дома. Соседей, которые были с ней, не задело, — продолжает она.
— Когда я забежала на ступеньки, бабушка была еще в сознании. Она схватила меня за руку и закричала: «Внученька!» — и умерла, — сделав паузу, говорит женщина.
Тело бабушки положили на сундук с зерном и накрыли красивым атласным одеялом, которое Ирина сшила для детей еще до войны.
Трагедия у трех колодцев
В конце декабря 1942 года оставшихся в живых людей собрали на окраине хутора Грузинов возле трех колодцев, сказав, что будут отправлять в Германию.
— Тетя Вера, сестра моей мамы, предчувствуя беду и понимая, что происходит, надела сыну платок на голову. Петя, которому было уже 14 лет, сопротивлялся: «Куда ты мне платок на голову цепляешь?» Но тетя настояла. Увидев это, двое соседей тоже повязали своим сыновьям платки, — эмоционально рассказывала Антонина, активно жестикулируя.
Фашисты отбирали мужчин, начиная с 12 лет, и ставить их у колодцев. Некоторые жители вызывались добровольно, целыми семьями, следуя за своими родными. Не осознавая всей опасности, они шли навстречу своей судьбе. Трое ребят с платками на голове остались невредимыми.
— А Шурка, наш младшенький, орет как резаный, чужак подошел к нам, приложил палец к губам и показывает: «Чшшшшш… Пуф… Пуф… Пуф» и ушел, а когда вернулся, в его руках была большая плитка шоколада. Он отдал ее мамке, а та разделила ее на нас троих и ближайших детей рядом, — говорит женщина.
Отобрав людей возле колодцев, стали расстреливать из автоматов, ковырять в колодцах, убивали и тех, кто пытался убежать. Все три колодца набили доверху горячими телами. А всем выжившим сказали, чтобы не ходили домой.
— Мамка прибомбила сани, снега-то много, усадила нас в санчата и прямой наводкой на Морозовск, у нее там двоюродная сестра. Но не тут-то было, там были фашисты в доме родственницы и, указав на нас пальцем: «Вы партизаны», выгнали вместе с сестрой мамкиной, — с печалью продолжила рассказ женщина.
Две сестры и их дети отправились к родственникам в Сибирьки. Но пробыли там недолго: 5 января 1943 года фашистов выбили из Морозовска, и люди вернулись домой.
— По дороге домой мы нашли пустой ящик из-под мин на аэродроме, который был разрушен. Мама положила его на санки, посадила нас внутрь и повезла домой в Грузины. Вернувшись, обнаружили, что атласного одеяла, которым было укрыто тело бабушки, нет. Позже выяснилось, что его забрали соседи и сшили из него сарафаны для детей. В те тяжелые времена такое часто происходило. В этом ящике мы и похоронили бабушку Алену во дворе дома, — рассказала Антонина.
— До войны мы жили хорошо, у нас было все. А вот после этой трагедии в Грузинах мамка всю одежду обменивала на продукты, все пораздавала, и по итогу остались гол как сокол, — печально вспоминает женщина.
Ирина продала дом в хуторе по совету друга мужа и переехала с детьми в Морозовск. Но позже она об этом пожалела. В городе у нее не было поддержки: две дочери и маленький сын, когда в хуторе все были друг за друга.
Куприян писал родным письма с Украины, где служил снабженцем при «катюшах». Он старался отправлять девочкам, Любаше и Тоне, школьные принадлежности и книги.
Старшие дети пошли в школу без удобств: туалетом служила глубокая яма во дворе, оставшаяся после взрыва снаряда. Здание не отапливалось, чернила в чернильницах замерзали.
— В классах стояли железные печки. Мы подбегали, ставили на них чернильницы, чтобы они отогрелись, и продолжали писать, — вспоминает Антонина Куприяновна. — А как же было тяжело со вшами! Стирать одежду было негде, поэтому мы ходили завшивленными. Приходишь в школу, а там говорят: «Оттрухивай вшей», а они везде, везде, везде.
У детей семьи Тельновых в военные годы не было игрушек, как и у большинства сверстников. Но Ирина находила способ их порадовать: шила кукол из подручных материалов.
Послевоенная борьба за выживание
В 1945 году, 7 марта, всего за два месяца до Победы, отца Тони, Куприяна Артемовича, убили в Польше и там же похоронили.
После войны жизнь была непростой. Люба не смогла закончить школу: она бросила учебу после четвертого класса. Денег в семье не хватало, а учиться ей было тяжело. Пришлось пойти работать на плантации.
— Пенсия тогда была 360 рублей, а хлеб — 300. Что с этого? Шестьдесят рублей на четверых — издевательство, — возмущается женщина.
Тоня, ученица 10-го класса вечерней школы, начала работать на заводе. Она трудилась сверловщицей на станке и зарабатывала 800–1000 рублей. Многих удивляло, зачем такие деньги ребенку, но для Тони это была возможность прокормить семью. Ее мать, Ирина, часто меняла работу: она трудилась в железнодорожной столовой, на элеваторе и на мясокомбинате.
Со временем жизнь Тони улучшилась. Она окончила Шахтинское торгово-кулинарное училище, вышла замуж и родила двоих детей.
